Все устремились, бросив на дворе полумертвого центуриона, лежавшего в луже крови. – Редкие звезды мерцали сквозь тучи. Сухой, порывистый ветер подымал пыль.
Ворота, двери, ставни дворца были наглухо заперты: здание казалось необитаемым.
Предчувствуя бунт, Юлиан никуда не выходил, почти не показывался солдатам и был занят гаданиями. Два дня, две ночи ждал чудес и явлений.
В длинной, белой одежде пифагорейцев, с лампадой в руках, он подымался по узкой лестнице на самую высокую башню дворца. Там уже стоял, наблюдая звезды, в остроконечной, войлочной тиаре, персидский маг, помощник Максима Эфесского, посланный им Юлиану, тот самый Ногодарес, который некогда, в кабачке Сиракса, у подошвы Аргейской горы, предсказал трибуну Скудило его судьбу.
– Ну, что?-спросил Юлиан с тревогою, обозревая темный свод неба.
– Не видно, – отвечал Ногодарес, – облака мешают.
Юлиан сделал рукою нетерпеливое движение:
– Ни одного знамения! Точно небо и земля сговорились…
Промелькнула летучая мышь.
– Смотри, смотри, – может быть, по ее полету ты что-нибудь предскажешь.
Она почти коснулась лица Юлиана холодным, таинственным крылом и скрылась.
– Душа, тебе родная, – прошептал Ногодарес, – помни: сегодня ночью должно совершиться великое…
Послышались крики войска, неясные, – ветер заглушал их.
– Если что-нибудь узнаешь, приходи, – сказал Юлиан и спустился в книгохранилище.
Он начал ходить по огромной зале, из угла в угол, быстрыми неровными шагами. Иногда останавливался, насторожившись. Ему казалось, что кто-то следует за ним, и странный сверхъестественный холод в темноте веял ему в затылок. Он быстро оборачивался – никого не было; только тяжело и смутно волновавшаяся кровь стучала в виски. Опять начинал ходить – и опять казалось ему, что кто-то быстро, быстро шепчет ему на ухо слова, которые не успевает он разобрать.
Вошел слуга с известием, что старик, приехавший из Афин по очень важному делу, желает видеть его. Юлиан, вскрикнув от радости, бросился навстречу. Он думал, что это-Максим, но ошибся: то был великий иерофант Елевсинских таинств, которого он также с нетерпением ждал.
– Отец, – воскликнул цезарь, – спаси меня! Я должен знать волю богов. Пойдем скорее – все готово.
В это мгновение вокруг дворца раздались уже близкие, подобно раскату грома, оглушительные крики войска; старые кирпичные стены дрогнули.
Вбежал трибун придворных щитоносцев, бледный от ужаса:
– Бунт! Солдаты ломают ворота!
Юлиан сделал повелительный знак рукою.
– Не бойтесь! Потом, потом! Не впускать сюда никого!..
И, схватив иерофанта за руку, повлек его по крутой лестнице в темный погреб и запер за собой тяжелую кованую дверь.
В погребе готово было все: светочи, пламя которых отражалось в серебряном изваянии Гелиоса-Митры, бога Солнца; курильницы, священные сосуды с водою, вином и медом для возлияния, с мукою и солью для посыпания жертв; в клетках-различные птицы для гадания: утки, голуби, куры, гуси, орел; белый ягненок, связанный, жалобно блеявший.
– Скорее! Скорее! Я должен знать волю богов, – торопил Юлиан иерофанта, подавая остро отточенный нож.
Запыхавшийся старик совершил наскоро молитвы и возлияния. Заколол ягненка; часть мяса и жира положил на угли жертвенника и с таинственными заклинаниями начал осматривать внутренности; привычными руками вынимал окровавленную печень, сердце, легкие, исследуя их со всех сторон.
– Сильный будет низвержен,-проговорил иерофант, указывая на сердце ягненка, еще теплое.-Страшная смерть…
– Кто?-спрашивал Юлиан.-Я или он?
– Не знаю.
– И ты не знаешь?..
– Цезарь, – произнес старик, – не торопись. Сегодня ночью не решайся ни на что. Подожди до утра: предназнаменования сомнительны – и даже…
Не договорив, принялся он за другую жертву-за гуся, потом за орла. Сверху доносился шум толпы, подобный шуму наводнения. Раздавались удары лома по железным воротам. Юлиан ничего не слышал и с жадным любопытством рассматривал окровавленные внутренности: в почках зарезанной курицы надеялся увидеть тайны богов.
Старый жрец, качая головой, повторил:
– Ни на что не решайся: боги молчат.
– Что это значит? – воскликнул цезарь с негодованием. – Нашли время молчать!..
Вошел Ногодарес, с торжествующим видом:
– Юлиан, радуйся! Эта ночь решит судьбу твою. Спеши, дерзай – иначе будет поздно…
Маг взглянул на иерофанта, иерофант на мага.
– Берегись!-проговорил елевсинский жрец, нахмурившись.
– Дерзай! – молвил Ногодарес.
Юлиан, стоя между ними, смотрел то на того, то на другого в недоумении. Лица обоих авгуров были непроницаемы; они ревновали его друг к другу.
– Что же делать? Что же делать?-прошептал Юлиан.
Вдруг о чем-то вспомнил и обрадовался:
– Подождите, у меня есть древняя сибиллова книга – О противоречии в ауспициях. Справимся!
Он побежал наверх в книгохранилище. В одном из проходов встретился ему епископ Дорофей в облачении, с крестом и Св. Дарами.
– Что это? – спросил Юлиан, невольно отступая.
– Св. Тайны умирающей жене твоей, цезарь.
Дорофей пристально взглянул на пифагорейскую одежду Юлиана, на бледное лицо его с горящими глазами и окровавленные руки.
– Твоя супруга, – продолжал епископ, – желала бы видеть тебя перед смертью.
– Хорошо, хорошо – только не сейчас – потом…
О, боги! Еще дурное знамение. И в такую минуту. Все, что делает она, – некстати!..
Он вбежал в книгохранилище, начал шарить в пыльных свитках. Вдруг послышалось ему, что чей-то голос явственно прошелестел ему в ухо: «дерзай! дерзай! дерзай!» – Максим! Ты?-вскрикнул Юлиан и обернулся.